NOIZE MC: kas principingai neverkia, tas tegul pabando principingai neprakaituoti

Prasidėjus karui Ukrainoje, Noize MC (Ivan Aleksejev) su šeima iš Rusijos persikėlė gyventi į Vilnių ir sukūrė dainą „Strana doždej” („Lietaus šalis”). Rugpjūčio 3 d. 20.00 grupė NOIZE MC pasirodys Miesto šventės scenoje su savo pirmu būgnininku-visaginiečiu Andrejumi Pich.

Jevgenija Cholodova

- Ваня, уже больше 2 лет ты базируешься в Литве. Что самое сложное для тебя за это время отъезда из дома из неочевидных вещей?
- Затрудняюсь ответить. Все негативные моменты, собственно, предельно очевидны: сама по себе эта чудовищная война, невозможность встретиться с многими из близких людей, разрыв немалого количества дорогих мне связей, утрата былого дома и крах практически всех надежд, связанных с родиной в прошлом.

- Что ты понял о Литве из того, что на первый взгляд было не видно?
- Литва — это уникальный перекрёсток географических зон, культур и этносов, как бы место встречи Восточной и Северной Европы; эдакий многогранный кристалл, играющий самыми разными цветами и оттенками в зависимости от ракурса: литовцы, поляки, беларусы, евреи, украинцы, тутэйшие, русские — от староверов до новейшей волны политэмиграции — мне очень нравится эта многослойность.

- Какие радости ты нашел в Литве, которых не было раньше в твоей жизни?
- Пешие прогулки, близость дикой природы, количество и качество времени, проводимого с семьёй — из-за расстояний, пробок и общего нервозного темпа, присущего мегаполисам, в большом городе ты даже не осознаешь, как мало времени остаётся, собственно, на жизнь. Чтобы встретиться с друзьями в Вильнюсе, нужен телефонный звонок и десять минут ходьбы. В Москве можно было неделями складывать пазлы несовпадающих графиков и маршрутов в попытке пересечься на пару часов.

- Мы, я лично, с неописуемым восторгом встретили новость про первого барабанщика Андрея, висагинца, и еще больше - что он будет играть на концерте. Если вспоминать тот период в московской общаге, каким ты помнишь Андрея тогда?
- Дело было в 2003-м. Мы все жили на одном этаже студенческого общежития РГГУ: я в 57-й комнате, наш бессменный басист Саша Кислый — напротив, в 49-й, а Андрей — за стенкой, в 56-й. Андрей ходил в широких штанах и камуфляже, уважал косухи и странноватые пиджаки (он всегда называл их «лапсердаками»), слушал всякий замороченный тяжеляк, постоянно знакомил нас всех с различным литовским и польским андеграундным музоном, козырял диковинными словечками (см. «лапсердак») и витиеватыми оборотами (учился он на лингвиста), проводил нам ликбез по литовскому языку и сленгу, переводя надписи на своих панковских нашивках, привезённых из Вильнюса, да и вообще был нашим ходячим окном в Европу как бы. В группу мы его позвали примерно так: «Давай играть вместе. И передай-ка пивко дальше по кругу». Про Литву он рассказывал много, вдохновенно и охотно: про местную панк-сцену, русскоязычные заимствования в мате и сленге, правила образования литовских фамилий, историю страны, мифологию и так далее до бесконечности. Так что я, получается, к переезду готовился с 18 лет как будто.

- Ты писал в посте, что вы в 2004 очень удивились, что Андрей решил вернуться с Литву, когда все цеплялись за Москву. Помнишь ли ты тот момент, когда ты понял, что ты со всей семьей едешь тоже жить в Литву, спустя 20 лет после Андрея? Было ли ощущение флэшбэка?
- Это было попозже, в 2005-м всё-таки, кажется. Момент помню отлично: 28-го февраля 2022-го мы получили визы, а 2-го марта уже с Андреем сидели на улице возле Mariott Courtyard и обсуждали, как дальше жить. Мы общаться никогда и не переставали: переписывались, скидывали друг другу новые демки наших групп, тусовались в подвале «Каблиса», когда я на гастроли в Вильнюс приезжал. Он и на концерте с нами как-то раз в «Лофтасе» играл одну песню — не было такого, что он ушёл из группы, и мы потеряли друг друга из вида. Он и с моей женой знаком с тех незапамятных времён — мы же все из одного университета. Ощущение флэшбека, тем не менее, конечно, было, чего уж там. Он очень поддержал меня и мою семью, когда мы переехали.

- Какие чувства вызывают мысли о концерте/reunion Noize MC с первым барабанщиком?
- Азарт. Очень любопытно, как это вообще будет. Я пока совершенно не представляю, и это интригует.

- Ты был в Висагинасе уже не раз. Часто с первого раза у людей только положительные впечатления - лес, озеро. Какие у тебя сложились впечатления за несколько раз?
- Пока что мои положительные впечатления только усиливаются с каждым приездом, и единственной очевидной «тёмной» стороной мне кажется невозможность превращения Висагинаса в курортный город в обозримом будущем — как мне объяснили, как раз из-за близости Игналинской АЭС. Это прямо обидно, ведь тут всё для этого есть. Недавно мы с друзьями ходили в сплав по Швянтойе и занимались греблей на вашей тренировочной базе — просто супер!

- В Висагинасе, как русскоязычном городе Литвы, тоже есть определенный раскол в семьях на тему войны. Часть подростков в острую фазу уходили из дома лишь бы куда, чтобы не слушать родителей/бабушек и дедушек. Как никогда снова стала актуально песня "Из окна", которую мы напевали на задних партах в 7 классе. В твоей семье тоже есть этот раскол с бабушкой. Какая ситуация сейчас и пробуешь ли ты еще переубедить их? Как находить спокойствие души самому с собой на протяжение уже нескольких лет?
- Дедушку с бабушкой события этих двух с половиной лет очень сильно подкосили. Они резко невероятно постарели, общаться тяжело уже не просто из-за каких-то там различий в позициях — об этом даже речь не идёт, нам бы в прямом смысле услышать друг друга. Бабушка уже даже не всегда помнит, что я вообще с ней говорил. Может начать повторять одно и то же по кругу до бесконечности, прямо не выходит из цикла. Это очень болезненная тема для меня. Я думаю, мы уже никогда не сможем увидеться. И спокойствие души, кажется, нам не грозит. Но это нормально, что в такие времена оно не достижимо — подобное спокойствие в наши дни я бы скорее отнёс к тревожным симптомам.

- "Да это козырь мой вообще" (прим. цитата из интервью Юрию Дудю)- хочется сказать тебе спасибо за эту фразу и твою чувствительность и слезы, большой пример мужчины, который чувствует ярко и много. Ты растишь два сына - и часто общество сталкивается с тем, что "мальчики не должны плакать и чувственность надо засунуть подальше". Сталкивался ли ты с этой проблемой? Как развита чувствительность сыновей сейчас и меняется ли она со взрослением? Что тебе помогает оставаться с ними в контакте, как отцу?

Парни не черствеют, тинейджерского нигилизма я пока за ними не замечаю, но при этом они устойчивы эмоционально. Мне вообще кажется, что при здоровой семейной атмосфере это как раз взаимосвязано – эмпатичность и запас психической прочности. У нас доверительные отношения, я наслаждаюсь отцовством, нам всё интереснее вместе и, как я уже говорил, мы теперь проводим друг с другом больше времени, чем раньше. Мы очень часто просто так говорим друг другу: «Как здорово, что ты у меня есть!» Мы вместе готовим завтраки, ходим в походы, я помогаю с уроками, когда есть необходимость, мы много болтаем, шлём друг другу мемы в телеграме, по-дурацки переделываем всякие песенки, младший сын периодически меня вызывает на фристайл-баттлы ни с того ни с сего посреди бела дня. Но мы и погрустить можем вместе. Конечно, бывает время от времени. Главное быть рядом. Слёзы — это нормально. Кто принципиально не плачет, пусть ещё попробует принципиально не потеть. Типа настоящие мужики не потеют.

- Иногда вся жизнь сейчас воспринимается как "научная и историческая фантастика".
Ты наслаждаешься жизнью сейчас?
- Да, прямо сейчас я лечу в самолёте, и у меня на плече заснул Мишка. Я пишу ответы на интервью в телефоне и стараюсь не шевелиться при этом слишком сильно, чтобы он не проснулся. Это и есть счастье, например.

- Если представить жизнь абстрактно, в цветах/формах/фразах, как ты бы описал свою жизнь в 2000-ых? Какого цвета и формы был бы период 2016-2022? Каким был бы период в Литве?
- 2000-е — я здесь, чтоб испортить вам пати! Цвет — красный, потому что все ручки вывернуты вправо и датчики зашкаливают. Форма? Пусть будет додекаэдр.

2016-2022 — любопытный отрезок, но для меня это не одна эпоха. Я бы разлелил по-другому: 2010-2014, 2015-2018 и 2019-2022. Это всё очень разные вещи.

2010-й начался с того, что я похоронил маму. 3 января. Через полгода я стал отцом. В том же году вышел один из самых важных альбомов в моей карьере – пропитанный эстетикой пост-апокалипсиса «Последний альбом». Я стал всё активнее затрагивать в текстах насущные социально-политические вопросы, впервые оказался за решёткой, прочувствовал, как функционируют СМИ, когда ты оказываешься на острие. Всё это как бы шло по нарастающей вплоть до украинских событий 2014-го года. Кульминацией того периода стало преследование ФСБ за поддержку Украины и срыв тура в поддержку альбома Hard Reboot осенью 2014-го. Форма и цвет – это такой растущий чёрный матовый шар, пожалуй.

К 2015-му году неразрешимых политических диссонансов вокруг стало так много, что я вполне сознательно решил уйти в творчестве вообще в другую сторону, просто чтобы не сойти с ума от этого всего. В период с 2015 по 2019 я сочинил альбомы «Царь горы», «Орфей & Эвридика» и No Comments — всё это предельно личные лирические работы (с некоторыми отклонениями типа «Чайлдфри» и, частично, «В темноте»). Я участвовал в политических акциях, открыто высказывал свою позицию в интервью и со сцены, но песни писал совершенно о других вещах. Цвет и форма — ну, такая песочно-жёлтая пирамида. Простоит долго. Главная песня этого периода, пожалуй, «Грабли» — она уже столько раз с тех пор перевоплощалась в новых прочтениях и аранжировках, и каждый раз люди её будто заново открывают для себя. Такими свойствами помимо неё обладает, наверное, только «Вселенная бесконечна?»

Кончилось всё это всё летом 2019-го — после жёсткого подавления московских протестов я выпустил подряд «Пусть они умрут» с Anacondaz и «Всё как у людей». Стало ясно, что молчать о том, куда катится страна, нельзя и в песнях. Всё это вылилось в альбом «Выход в город». Это работа принципиально другого уровня, я ей горжусь. Мне кажется, там я нашёл оптимальный баланс личного и общественно-политического. Форма и цвет — белый параллелепипед с синей полосой вдоль вертикальной длинной грани. Немного автозак, немного БСБ.

Ну, а после 24.02.2022 все мои песни о войне, так или иначе. Собираюсь засесть за новый альбом в августе. Интересно, удастся ли написать ещё о чём-то.

- Какая самая быстро написанная песня и сколько это заняло? В каком самом необычном месте ты записывал вокал?
- Есть несколько близких друг к другу рекордов в этом плане: «На Марсе классно», «Мерседес S666», куплет про Лёху-космонавта из уже упоминавшейся «Пусть они умрут» – это первое, что приходит на ум. От 40 минут до нескольких часов. Текст «Вояджера-1» я тоже написал очень быстро, но зато музыка сочинялась несколько лет — с 2015 по 2020. А что до самого необычного места для записи вокала – душевая кабинка у друга в Питере в 5 утра. Это была демка песни «Кислотный дождь» с альбома «Царь горы». Очень символично, если задуматься.

- Творчество - это что для тебя сейчас?
- То же, что и всегда — необходимый выплеск накопившегося.

- Творчество, культура может спасти мир, менять его?
- Это дорожный знак или светофор. Или разметка. Все эти вещи, конечно, не протрезвят пьяного шофёра, но есть ощущение, что, не будь этого всего, пешеходов под колёсами гибло бы больше. Да и водители чаще бы обнаруживали себя в кюветах.

- Если представить утопию нынешних дней, что все наладилось и нет ограничений, где бы ты жил? Чем бы осталась Литва в твоей жизни?
- Да здесь бы и жил. Просто ездил бы, куда захочу и к кому захочу. А они – ко мне.

////

- Ivanai, jau daugiau nei 2 metus gyveni Lietuvoje. Kas buvo sunkiausia per šį laiką, kai išvykai iš namų, iš neakivaizdžių dalykų?
- Sunku atsakyti. Visi neigiami momentai, iš esmės, yra visiškai akivaizdūs: pats savaime šis siaubingas karas, negalėjimas susitikti su daugeliu artimų žmonių, daugelio brangių ryšių nutrūkimas, buvusių namų praradimas ir beveik visų su gimtine susijusių vilčių žlugimas.

- Ką supratai apie Lietuvą iš to, kas iš pirmo žvilgsnio nebuvo matoma?
- Lietuva – tai unikalus geografinių zonų, kultūrų ir etnosų sankirtas, tarsi Rytų ir Šiaurės Europos susitikimo vieta; tarsi daugiabriaunis kristalas, žaižaruojantis įvairiausiomis spalvomis ir atspalviais priklausomai nuo rakurso: lietuviai, lenkai, baltarusiai, žydai, ukrainiečiai, rusai – nuo sentikių iki naujausios politinės emigracijos bangos – man labai patinka šis daugiaplaniškumas.

- Kokius džiaugsmus radai Lietuvoje, kurių anksčiau tavo gyvenime nebuvo?
- Pėsčiųjų žygiai, laukinės gamtos artumas, šeimai skirto laiko kiekis ir kokybė – dėl atstumų, kamščių ir bendro nervingo tempo, būdingo didmiesčiams, dideliame mieste net nesuvoki, kaip mažai laiko lieka iš tikrųjų gyvenimui. Susitikimui su draugais Vilniuje reikia telefono skambučio ir dešimties minučių ėjimo. Maskvoje galėjai savaitėmis derinti nesutampančius grafikus ir maršrutus, bandydamas susitikti porai valandų.

- Mes su neapsakomu džiaugsmu sutikome žinią apie pirmąjį būgnininką Andrejų iš Visagino, ir dar labiau - kad jis gros koncerte. Jei prisiminti tą laikotarpį Maskvos bendrabutyje, koks tada buvo Andrejus? Ką jis pasakojo apie Lietuvą ir kaip nusprendėte jį pakviesti į grupę?
- Tai buvo 2003-ieji. Visi gyvenome tame pačiame aukšte RGGU studentų bendrabutyje: aš 57 kambaryje, mūsų nepakeičiamas bosistas Saša Kislyj - priešais, 49 kambaryje, o Andrejus - už sienos, 56 kambaryje. Andrejus dėvėjo plačias kelnes ir kamufliažą, gerbė odines striukes ir keistus švarkus (jis visada vadino juos „lapserdakais“), klausėsi įvairaus sunkaus metalo, nuolat supažindindavo mus su įvairia lietuvių ir lenkų underground muzika, naudojo keistus žodelius (kaip „lapserdakas“) ir vingiuotas frazes (jis mokėsi lingvistikos), rengė mums lietuvių kalbos ir slengo pamokas, versdavo užrašus ant savo pankų ženkliukų, parsivežtų iš Vilniaus, ir apskritai buvo tarsi mūsų gyvas langas į Europą. Į grupę jį pakvietėme maždaug taip: „Eime groti kartu. Ir perduok alų ratu.“ Apie Lietuvą jis pasakojo daug, įkvepiančiai ir noriai: apie vietinę pankų sceną, rusų kalbos skolinimus keiksmažodžiuose ir slenge, lietuviškų pavardžių formavimo taisykles, šalies istoriją, mitologiją ir taip toliau be galo. Taigi, aš, atrodo, nuo 18 metų ruošiausi persikraustymui.

- Tu rašei įraše, kad 2004 metais labai nustebote, kad Andrejus nusprendė grįžti į Lietuvą, kai visi stengėsi likti Maskvoje. Ar prisimeni tą momentą, kai supratai, kad ir tu su visa šeima važiuosi gyventi į Lietuvą, praėjus 20 metų po Andrejaus?
- Tai buvo vėliau, visgi 2005-aisiais, atrodo. Momentą puikiai prisimenu: 2022 metų vasario 28 dieną gavome vizas, o kovo 2 dieną jau su Andrejumi sėdėjome lauke prie Mariott Courtyard ir aptarinėjome, kaip toliau gyventi. Mes niekada ir nenustojome bendrauti: susirašinėdavome, dalindavomės naujais mūsų grupių demo įrašais, leisdavome laiką „Kablio“ rūsyje, kai aš atvykdavau į Vilnių gastrolių metu. Jis net su mumis kartą grojo vieną dainą „Lofte“ koncerte - nebuvo taip, kad jis išėjo iš grupės ir mes praradome ryšį. Jis taip pat pažįsta mano žmoną nuo senų laikų - mes visi esame iš to paties universiteto. Visgi, be abejo, buvo flashback'o jausmas, ką čia slėpti. Jis labai palaikė mane ir mano šeimą, kai atsikraustėme.

- Kokius jausmus kelia mintys apie Noize MC koncertą/susitikimą su pirmuoju būgnininku?
- Jaudulį. Labai smalsu, kaip tai bus. Kol kas visiškai neįsivaizduoju, ir tai intriguoja.

- Tu jau ne kartą buvai Visagine. Dažnai žmonės iš pirmo karto turi tik teigiamus įspūdžius – miškas, ežeras. Kokie tavo įspūdžiai po kelių apsilankymų?
- Kol kas mano teigiami įspūdžiai tik stiprėja su kiekvienu apsilankymu, ir vienintelė akivaizdi „tamsioji“ pusė, man atrodo, yra Visagino pavertimo kurortiniu miestu neįmanomumas artimiausioje ateityje – kaip man paaiškino, būtent dėl Ignalinos AE artumo. Tai tiesiog skaudu, nes čia viskas tam yra. Neseniai su draugais plaukėme Šventosios upe ir treniravomės jūsų bazėje – tiesiog super!

- Visagine, kaip rusakalbiame Lietuvos mieste, taip pat yra tam tikras šeimų susiskaldymas karo tema. Kai kurie paaugliai, per aštrią fazę, išeidavo iš namų, kad tik nereikėtų klausyti tėvų/senelių. Tavo šeimoje taip pat yra šis susiskaldymas su močiute. Kokia situacija dabar ir ar dar bandai juos perkalbėti? Kaip rasti sielos ramybę per pastaruosius kelerius metus?
- Senelį ir močiutę šių dvejų su puse metų įvykiai labai stipriai paveikė. Jie staiga neįtikėtinai paseno, bendrauti sunku ne tik dėl pozicijų skirtumų – apie tai net kalbos nėra, mums svarbiausia tiesiogine prasme išgirsti vienas kitą. Močiutė jau ne visada prisimena, ką aš kalbėjau. Gali pradėti kartoti tą patį be galo, tiesiog neatsikraipo nuo ciklo. Tai labai skausminga tema man. Manau, mes jau galime nebesusitikti. Ir sielos ramybės, atrodo, mes nepamatysime. Bet tai normalu, kad tokiu metu ji nepasiekiama – tokį ramybės jausmą šiais laikais laikyčiau labiau nerimą keliančiu simptomu.

- „Tai mano koziris“ (citata iš interviu su Jurijumi Dud) – noriu tau padėkoti už šią frazę ir tavo jautrumą bei ašaras, vyro pavyzdį, kuris jaučia stipriai ir daug. Tu augini du sūnus, o visuomenė dažnai susiduria su tuo, kad „berniukai neturėtų verkti ir jautrumą reikia slėpti“. Ar esi susidūręs su šia problema?
- Vaikinai "neužkietieja", kol kas nepastebiu paaugliško nihilizmo, bet tuo pačiu jie emociškai stiprūs. Man atrodo, kad esant sveikai šeimos atmosferai tai yra tarpusavyje susiję – empatija ir psichologinė stiprybė. Turime pasitikėjimo santykius, mėgaujuosi tėvyste, mums vis įdomiau kartu, ir kaip jau minėjau, dabar praleidžiame daugiau laiko kartu nei anksčiau. Mes labai dažnai tiesiog taip sakome vienas kitam: „Kaip gera, kad tu esi!“. Kartu ruošiame pusryčius, einame į žygius, padedu su namų darbais, kai reikia, daug kalbamės, siunčiame vienas kitam memus per Telegramą, juokingai perdarome įvairias dainas, jaunesnysis sūnus kartais mane iššaukia į freestyle mūšius tiesiog vidury dienos. Bet mes galime ir kartu liūdėti. Žinoma, tai kartais nutinka. Svarbiausia būti šalia. Ašaros – tai normalu. Kas principingai neverkia, tas tegul pabando principingai neprakaituoti. Tipo tikri vyrai neprakaituoja.

- Kartais visas gyvenimas dabar atrodo kaip „mokslinė ir istorinė fantastika“. Ar mėgaujiesi gyvenimu dabar?
- Taip, šiuo metu skrendu lėktuve, o Misha miega man ant peties. Rašau atsakymus į interviu telefone ir stengiuosi nejudėti per daug, kad jis nepabustų. Tai yra laimė, pavyzdžiui.

- Jei įsivaizduotume gyvenimą abstrakčiai, spalvomis/formomis/frazėmis, kaip apibūdintum savo gyvenimą 2000-aisiais? Kokios spalvos ir formos buvo 2016-2022 laikotarpis? Koks būtų laikotarpis Lietuvoje?
- 2000-ieji — Aš čia, kad sugadinčiau jums vakarėlį! Spalva – raudona, nes visi rankenėlės pasuktos į dešinę ir davikliai perkaista. Forma? Tegul bus dodekaedras.

2016-2022 – įdomus laikotarpis, bet man tai ne viena epocha. Aš padalinčiau kitaip: 2010-2014, 2015-2018 ir 2019-2022. Tai labai skirtingi dalykai.

2010-ieji prasidėjo tuo, kad palaidojau mamą. Sausio 3 d. po pusės metų tapau tėvu. Tais pačiais metais išėjo vienas svarbiausių albumų mano karjeroje – „Paskutinis albumas“, persmelktas post-apokalipsės estetika. Vis aktyviau kėliau aktualius socialinius-politinius klausimus savo dainose, pirmą kartą patekau į kalėjimą, pajutau, kaip veikia žiniasklaida, kai esi aštriausiame taške. Visa tai vyko iki Ukrainos įvykių 2014 m. To laikotarpio kulminacija tapo FSB persekiojimas už Ukrainos palaikymą ir 2014 m. rudens turo paramai „Hard Reboot“ albumui žlugimas. Forma ir spalva – tai augantis juodas matinis rutulys.

Iki 2015 m. neįveikiamų politinių disonansų aplink buvo tiek daug, kad sąmoningai nusprendžiau kūryboje eiti visiškai kita kryptimi, kad neišprotėčiau nuo to visko. Nuo 2015 iki 2019 metų sukūriau albumus „Kalno karalius“, „Orfėjas ir Euridikė“ ir „No Comments“ – tai labai asmeninės lyrinės kūrybos (su tam tikrais nukrypimais kaip „Childfree“ ir iš dalies „Tamsoje“). Dalyvavau politinėse akcijose, atvirai reiškiau savo poziciją interviu ir scenoje, bet dainos buvo apie kitus dalykus. Spalva ir forma – tokia smėlio geltona piramidė. Stovės ilgai. Pagrindinė šio laikotarpio daina, ko gero, „Grėbliai“ – ji tiek kartų buvo perkurta naujomis versijomis ir aranžuotėmis, ir kiekvieną kartą žmonės ją atranda iš naujo. Tokių savybių, be jos, tikriausiai turi tik „Visata begalinė?“

Viskas baigėsi 2019 m. vasarą – po griežto Maskvos protestų slopinimo išleidau „Tegul jie miršta“ su „Anacondaz“ ir „Viskas kaip pas žmones“. Tapau aišku, kad negalima tylėti apie tai, kur link eina šalis, net ir dainose. Visa tai išsiliejo į albumą „Išėjimas į miestą“. Tai darbas kitokio lygio, didžiuojuosi juo. Manau, ten radau optimalų asmeninio ir visuomeninio-politinio pusiausvyrą. Forma ir spalva – baltas stačiakampis su mėlyna juosta palei vertikalų ilgą kraštą. Šiek tiek autokarceris, šiek tiek BSB (balta-mėlyna-balta).

Na, o po 2022 m. vasario 24 d. visos mano dainos apie karą, vienaip ar kitaip. Rugpjūtį ketinu imtis naujo albumo. Įdomu, ar pavyks parašyti apie ką nors kitą.

- Kokia daina buvo parašyta greičiausiai ir kiek tai užtruko? Kokioje neįprasčiausioje vietoje įrašinėjai vokalą?
- Yra keletas rekordų šiuo atžvilgiu: „Marse faina“, „Mercedes S666“, kupletas apie Liochą-kosmonautą iš jau minėtos „Tegul jie miršta“ – tai pirmiausia ateina į galvą. Nuo 40 minučių iki kelių valandų. „Voyager-1“ tekstą taip pat parašiau labai greitai, bet muzika buvo kuriama kelis metus – nuo 2015 iki 2020. O dėl neįprasčiausios vietos vokalui įrašyti – dušo kabina draugo namuose Peterburge 5 val. ryte. Tai buvo dainos „Kislotnyj dožd“ demoversija iš albumo „Kalno karalius“. Labai simboliška, jei pagalvoti.

- Ką tau šiuo metu reiškia kūryba?
- Tą patį, ką visada – būtinas sukauptos energijos išsiliejimas.

- Ar kūryba, kultūra gali išgelbėti pasaulį, keisti jį?
- Tai kaip kelio ženklas arba šviesoforas. Arba kelio ženklinimas. Visi šie dalykai, žinoma, neprablaivins girto vairuotojo, bet yra jausmas, kad be viso to po ratais žūtų daugiau pėsčiųjų. Ir vairuotojai dažniau atsidurtų grioviuose.

- Jei įsivaizduotume dabartinę utopiją, kad viskas susitvarkė ir nėra jokių apribojimų, kur tu gyventum? Ką Lietuva reikštų tavo gyvenime?
- Čia ir gyvenčiau. Tiesiog važinėčiau, kur noriu, ir pas ką noriu. O jie – pas mane.